ЗАВЕТНОЕ МЕСТО

Лыжня от Колташей бежала вдоль Режа ломко, выписывая вместе с рекой замысловатые коленца: майским половодьем в этих местах сваливало в русло всё, чем богаты пойменные берега, заставляя его петлять по долине сквозь нагромождения стволов, уходя иногда протоками в обход речного бурелома.
Широкая спина рослого, крепко сбитого Андрея сочилась паром на фоне заснеженного осинника, напоминая просыпающийся вулкан. Сходство дополняла мерцающая и потрескивающая в предрассветных сумерках папироска.
Костя, щуплый парнишка невысокого роста, еле поспевал за братом по проторенной лыжне, упрямо сжав зубы. На спине болталась тяжёлая котомка, доверху набитая отборными самоцветами: штуфами с турмалинами, кристаллами топазов, небесно-голубых аквамаринов и аметистами.
-Привал! – зычный голос Андрея заставил подняться на крыло спавшую в подлеске тетеревиную пару.
Костя, ухнув бесформенной грудой прямо в снег, опёрся на котомку и, прикрыв глаза, задумался…
…В тот февральский субботний вечер народа в избу к Вениамину Павловичу, его деду, набилось столько, что супруга пожилого горщика только охала, собирая на стол немудрёную закусь. Воздух в комнате загустел от ароматов табачного дыма, квашеной капусты и солёных крестьянских словечек.
Мужики, что камнем промышляли, понаехали отовсюду: Конёво, Черемисское, Озёрный, даже от Режевских был выборный.
Из самой Шайтанки только Вениамин ещё силу держал, компаньонов уж не стало к тому времени: Егор в городе пропадал, а Василий и вовсе в другой край самоцветный отправился, царство ему небесное. Больше и не осталось никого, дело-то наше каменное совсем пропащее: раз окунулся в него с головой и поминай, как звали.
Поводом к такой невиданной сходке была череда странных случаев, прокатившаяся тёмной волной от Крутихи до Колташей.
Первое слово взял сам Вениамин на правах хозяина:
-Ну, друже, говорить долго не буду, да и не умею. И то вы знаете, что Хозяйка на Адуе лютует, видать, обидели чем. Вон, у Петра брательника медведь задрал на прошлой субботе, не даст соврать.
Пётр хмуро кивнул, пряча огромные кулачищи под стол.
-Саныча из Мостовой привалила давеча в яме, - продолжал горщик, - да аккуратно, с выдумкой: по плечи значит, так, что откопаться не смог. На вторые сутки, сказывают, сердце остановилось, от безнадёги.
Мужики завозились, зашумели.
-А Митька-то, Митька! – вскочил молодой парень из Колташей. Прямо из занора гадюка прыгнула!
-Да брешут всё! – седой старец от Режевских сморщился. Откуда змее в занорыше взяться? Сам, поди, отравы нажрался какой, али водки лишку хапнул!
Кто-то вскочил, опрокидывая табурет.
-Тихо! – зычный голос хозяина прогремел как выстрел. Все мастаки цапаться, а что решать будем? Жаль, Ваньши нет, уж он-то всегда дело говорил. Да где теперь Ваня? На Адуе остался… Взрослый, здоровый мужик замёрз!
Или вон, Степаныч с Конёво, который тайной от всех копал. Сгорел в пожаре, оглоед, не к ночи будет помянут. Часто у нас мужики в лесных пожарах горят, а?
Вениамин обвёл всех тяжёлым взглядом.
-То-то, - вздохнул он с облегчением, - давайте, думать, чего.
Встал тот старец, из Режа который.
-Веня, не серчай. То от страху больше, как я погляжу. Видать, сильно мы Хозяйку обидели, что она нас в расход определила.
А и то сказать, за что нас любить-то? За то, что бычьи потроха в копь валим? – сосед старика заёрзал на стуле. Или за делянки самовольные? А может, за то, что самоцветье без разбора тащим? Что отцов наших наставленья забыли?
Повисла такая густая тишина, что казалось, и захочет, если кто пошевелиться – не сможет. -Вот! – удовлетворенно крякнул старик. А теперь давайте каждый скажет, по делу…. Прохор!
Разошлись на следующий день, уставшие.
Постановили собрать лучшие самоцветы, у кого какие были, и отнести на Адуй, Хозяйке поклониться. А до того не промышлять камнем вовсе, кому жизнь дороже копейки станет.
В одном разошлись только: место, где следует гостинец оставить, каждый по-своему представлял. Кто говорил - на Семёнихе, кто на Тощак указывал, кто у Адуй-камня хотел прикопать. Мест таких набралось с полсотни, коли не больше.
Решили так: отправить человека, от камня далёкого, но чтобы места знал, на любую копь мог дойти. А там уж, на авось понадеялись – Хозяйка, мол, сама покажет, где оставить. А не покажет, так вертать придётся: такие камни мужики лишь раз могли собрать, вторых таких по всему Уралу не сыскать было.
В гонцы определили Андрея, внука Вениамина Павловича.
Парень горячий был, ладный, а главное, камнем не промышлял. Весь Адуй исходил с ружьишком, но под ноги не глядел, разноцветных искр не выискивал.
Тут охота на охоту нашла, страсть на страсть.
…Пока камни собирали, уже и март в полную силу встал, солнышко веселее заиграло.
Андрей, хоть затею не одобрял, поперёк дедова слова пойти не посмел, согласился.
Единственно, попросил напарника себе в поддержку: второго внука Вениамина, Костю.
Парень, конечно, супротив Андрея пожиже был и помладше – девятнадцать лет исполнилось только-только, но тайгу и камень знал, даже жилку свою имел, на слиянии Режа и Адуя.
Костя долго не раздумывал, сразу согласился. А чего думать, коли уже дома засиделся, кайлушка ржавыми пятнами пошла? Тот, кто рядом с камнем уральским вырос, по-особому и живёт, и дышит: живицей лесной да хвоёй запревшей…
И время здесь по-другому бежит, нежели в городе: прозрачными струйками льётся, легонько так, звенит на перекатах разноголосо, словно девчушка смеётся, что с подругами заигралась.
Решено было лагерь у Костиной ямки сделать, а оттуда уже по другим местам побегать, место заветное поискать, где гостинец оставить надобно.
Вот, в середине марта, они с Андреем и отправились в неблизкий путь.

Продолжение в книге "Живень. Самоцветные байки"