Вот она, наконец, долго и с тревогой ожидаемая защита Жорика Митрохина. Неважно, что он сейчас наплетёт, но не явиться было никак нельзя. Добрый приятель практически с первых дней учёбы. Опаску вызывает только неизбежное столкновение с профессором в свете недавних литературных событий. Он ведь тоже не может пропустить это мероприятие. Много-много раз я по-разному, но всегда с ужасом, с мурашками представлял себе эту встречу. Моделировал линию поведения своего оппонента, примерял на себя разные маски, мучился бессонницей. И вот этот день настал. Теперь хоть замоделируйся, а всё будет так, как оно будет, и никак иначе. И я не ошибся. Тихонько пробравшись в конференц-зал с заднего входа, сразу разглядел его, сидящего в средних рядах, чуть в сторону окон от центра, в традиционной компании с Вилором К. Сидят в ожидании начала
спектакля, обсуждают какую-то проблему, кивают друг другу, вяло жестикулируют. Хороший дядька - Вилор. И без всяких "только". По залу точечно распределился Совет, убелённый сединами и изрядно плешивый. Каждый на своём, десятилетиями насиженном, месте. Готовятся к длительной дрёме. Время доклада домогающегося нужно расходовать с пользой для измученного вечными трудами организма.

В общем, всё вроде бы как обычным порядком, вот только с залом произошло что-то трудно объяснимое. Длинный монументальный стол президиума уехал куда-то в сторону, в угол сцены, вместо него каким-то чудом нарисовалась новёхонькая ударная установка. Слева и справа от неё - порталы мощных колонок. Как будто не защита диссертации ожидается, а концерт трендового R'n'B-коллектива. Кстати, подходя к залу, в коридоре я заметил двух расфуфыренных девиц явно не научного экстерьера, да ещё и с маракасами в руках. И одна из них была ярко выраженная мулатка. Чертовщина какая-то, да и только... Но Жорик здесь: суетится в последних приготовлениях, разрумянился, разгорячился. Значит, всё в порядке, банкет состоится. Всё ещё тая надежду уклониться от неприятного разговора, бочком-бочком обхожу зал и сажусь на передний ряд, ближе к левому краю. Здесь меня, конечно, нельзя не заметить, но кто знает, нужен ли профессору этот раунд. Последние минуты перед появлением председателя с престарелой свитой тянутся в тягостном дискомфорте, но вот, наконец, шаблонная вступительная речь началась. Какие-то невнятные фразы о том, что сегодняшняя защита благодаря невероятным усилиям Совета и при непосредственном участии диссертанта будет проходить в не совсем обычной обстановке, напоминания о необходимости строго соблюдать регламент, бульканье наливаемой из графина воды на фоне гробовой тишины зала...



Доклад начался довольно бодро, видно, не зря Жорик румянился. Да и материал он вывалил достаточно бодрящий. Никак не мог я этого представить, но вместо привычной для него описаловки Жорик вдруг стал сыпать совершенно нетривиальными соображениями касательно перспективного видения природных процессов, попытками построения каких-то там эволюционных минерагенических рядов, в довесок снабжая всё это логически выстроенными сериями совершенно искромётных иллюстраций, причём частью умело анимированных, причём частью с применением 3D. Не часто, но такое бывает: на волне эмоционального предзащитного подъёма в мозгах происходит какая-то невероятная перекристаллизация, многое становится очевидным, появляются свежие мысли, да ещё в таком количестве, что только успевай разгребать. С трудом удерживал я себя от того, чтобы подать ему знак, что, мол, полный восторг, что щас взорвусь овацией, но, глянув по сторонам, на присутствующих, понял, что этих чертей не проймёшь ничем. Ежель чего новенькое, непонятное - значит, фигня. И как-то сразу поостыл, потерял интерес к докладу. Кончилось тем, что, как и большинство членов Совета, к концу выступления Жорика я тупо заснул. А встрепенулся только к началу вопросов к диссертанту. Первым подал голос, не поднимаясь, один из древнейших, из наиуважаемейших.

- Послушайте, Жюрик...
- Простите, но я не Жюрик. Я Жорик! - сдержанно, но всё же возмутился Жорик, вместо того, чтобы проглотить эту первую пилюлю.
- А вы всё равно послушайте... Я тут с трудом продираюсь сквозь строчки вашего замечательного автореферата и, признаюсь, обнаруживаю колоссальную уязвимость приведённых защищаемых положений. Во всяком случае, третье положение можно считать вообще не защищабельным, а, стало быть, и за положение-то его принять не представляется возможным. Ну и вообще, направление главного удара угадывается без каких-либо усилий, знаете ли...

- Хорошо... - дрогнувшим голосом отвечает Жорик, почуяв могильный душок неумолимо надвигающейся обструкции. - Так давайте обсудим, я готов... Что за направление удара? В чём заключаются эти слабые места?
- А это, дорогуша, вы уже са-а-а-ми должны как-то разобраться... Были...
- Да-да, Фердинанд Хернахерович, я обязательно учту... Учёл бы...
- Хайнрихович-чь!..



Председатель, за долгие годы до мельчайших деталей изучивший ухватки членов, способный безошибочно предугадывать любой поворот настроений Совета и вовремя влиять на ситуацию, решил сразу вмешаться. Как ни в чём не бывало, будто бы не было этого первого выпада, заявляет:

- Уважаемые коллеги, прошу вас обратить внимание, что диссертант ни на минуту не превысил отведённого на доклад времени, а это уже кое о чём говорит. А теперь мы переходим к вопросам по содержанию проделанной Георгием Владленовичем работы. И пожалуйста учитывайте, что обсуждается не результат научных исследований, а квалификационный труд, поэтому и формулировать я бы попросил соответствующим образом. Ну, желает кто-нибудь задать вопрос? У нас не так много времени, я бы вас попросил... Пал Палыч, вы?

- Мнь-дя... Послушьте, как вы там геверите, Григорий... мня-мня... Вильгельмович, так кяжецця?
- Георгий Владленович... Можно просто Жорик. - говорит побелевший Жорик.
- Мнь-дя... Бютте так любезны, педскажите, штё это там у вас за ракушки такие на триццять пятом слайде, штё-те я никак в толк не возьмю...
- Простите, Пал Палыч, но у меня нет никаких ракушек. И быть не может. Тематика моей работы...
- Да вы пегедите, пегедите, не кипетитесь. Нечего так волновацця, здесь очь-чень блэгэжелательная атмосьфера. Давайте отмотаем презенташкю назад, на триццять пятую картинкю. О! Вот-вот, эта самая картинкя. Пежялуйста, прокемментируйте, очь-чень забавнэ.

- Пал Палыч, так это же самые обыкновенные диаграммы совместимости. Причем тут ракушки?
- Обыкновенные, геверите? Сэвмесьтимосьти, геверите? Штё-те я таких нигде не видел. Это штё, из перегенетицкого анализа штёли? Ну тэк ведь это же позэвчеряшний день науки... И печемю они у вас шестиугольные?
- Да вроде как принято сейчас так строить... Ненужные фазы отбрасываются, чтобы не перегружать графику.
- Штё вы геверите... Забавнэ... Мнь-дя. Ну тэк где вы взяли-то всё это? Штё-те я не припомню ни одного источникя...

- Да как же? Практически все публикации за последние пятнадцать-двадцать лет в "Metamorphic Geology" в качестве основы используют результаты, полученные с применением данного метода. Извините, но на сегодня это - передний край! - видимо, махнув на всё рукой, пошёл в контратаку Жорик.
- Мнь-дя? Хорошё. Очь-чень хо-ро-шё... Престите, мня-мня, а вы это сейчас кёму геверили?
- Да как кому? - недоумевает Жорик. - Вам, конечно! Вы спрашиваете - я отвечаю.
- Мнь-дя...

- Я прошу прощения, Пал Палыч, но, кажется, Бронислава Порфирьевна хочет задать вопрос, а у нас совсем немного времени. - вмешивается председатель. - Пожалуйста, Бронислава Львовна!
- А у меня вовсе не вопрос. У меня замечание к диссертанту. Я бы хотела обратить внимание Григория Вениаминовича на этическую сторону дела. Нельзя так отвечать на вопросы. Вы ещё слишком молоды, чтобы так вот запросто, на короткой ноге, делать заявления в адрес членов глубокоуважаемого Совета! Этика должна стоять во главе угла! Так давайте же будем вежливы!

И тут у председателя, видимо, сдают нервы. Он поднимается, выходит из-за президиума и оказывается в центре сцены, причём с бокалом шампанского в руке, непонятно откуда взявшимся. Широко улыбаясь и расстёгивая пиджак, он как-то по-приятельски обращается к бодрствующей части высокой аудитории:

- Ну-у-у-у, братцы мои, вы что-то, как я погляжу, опять за старое... Зачем же так сгущать? В общем-то, хоть работа Георгия Владленовича и не отвечает на поставленные им же вопросы, в целом она не вызывает никакого раздражения. И, потом, посмотрите на него самого: молодой, перспективный специалист, юное дарование! Много ли у нас таких? Мне кажется, все мы немного устали. Не пора ли расслабиться? Анечка, Лола, девочки мои, давай-те ка сюда, ко мне! Где вы там? - звучно щёлкает пальцем председатель, и тут происходит нечто действительно потустороннее: грохает музыка, к нему подскакивают те самые длинноногие девицы в коротких юбках радужно-полосатой расцветки, с маракасами, и втроём они начинают выплясывать канкан! Защита мгновенно превращается в какой-то неслыханный водевиль...



***

Птьху, чхорт!!! Да я заснул! Совсем отрубился... Надо же такому присниться! Бредятина какая... Жорик невозмутимо стоит за тумбой докладчика, монотонно отвечает на монотонные вопросы, и вроде как всё своим чередом. Совет, похоже, спит, но оглянуться я не решаюсь. Чувствую сверлящий мою спину взгляд профессора. Пытаюсь как-то взбодриться, сориентироваться в обстановке. Оно, конечно, хорошо перед гранд-банкетом передохнуть, но бдительность терять недопустимо. И потом, с какого места мне всё это снилось? Что-то не пойму, всё-таки эти эволюционные ряды - были они у Жорика, или нет? Попросить его чтоли под предлогом вопроса пролистать слайды назад? Неудобно как-то... Да и внимание к себе привлекать... Не, ну на фиг! И всё-таки... Эти самые многомерные пространства. А что, если у Жорика их не было, и они действительно мне приснились? Ну так ведь в таком случае это совершенно новый, оригинальнейший материал! Так и до открытия недалеко... Надо будет с ним обязательно поговорить за рюмочкой. Только осторожно, не выдавая соображений, не опережая события.

За этими размышлениями я, видимо, снова задремал. И очнулся уже только в перерыве, когда зал почти опустел. А разбудило меня отчётливое ощущение того, что рядом, на соседнем кресле, вплотную, кто-то сидит, и сидит не случайно, а по мою душу. Кто-то очень хорошо знакомый, если не сказать родной. Не шелохнувшись, смотрю на погасший экран, жду, когда растворится сонная пелена перед глазами, пытаюсь собраться с мыслями. Очень осторожно, медленно, сначала только одним глазом, потом
потихоньку и головой, поворачиваюсь налево, и тут... ХЛОП!!! Вздрагиваю всеми нервами, сердце мгновенно срывается на бешеную колотьбу: на соседнем кресле сидит он! Делая вид, что только-только меня заметил, только повернулся ко мне, саркастически улыбаясь, поддельно-удивлённо вскидывает брови и издаёт якобы вдох изумления: "Ах..."

- Господи, профессор, вы?! Нельзя же так пугать...
- А чего это вы так боитесь?
- Да вроде ничего... Неожиданно просто очень. Я вас слушаю...
- А я думаю, Егор Александрович, что это я вас слу-ша-ю.
- Серёзно? И что же вы хотите от меня услышать?
- Мне бы очень хотелось знать, что это за иезуитские выходки? - внезапно обостряет профессор.



- О чём вы? Бог с вами! - обескураженно пытаюсь парировать.
- Я спрашиваю, что это за аморальные экзерсисы?!
- Ради бога, профессор! Объясните, что вам от меня нужно! Какое иезуитство, что за экзерсисы?
- Извольте объяснить, что всё это значит! - и он достаёт из толстого портфеля громадный, не меньше, чем тысячи на полторы страниц, древний талмуд в протёртом кожаном переплёте. На обложке готическим шрифтом выпрессовано: "Старший сын Доктора. Избранное". И, грозно потряхивая им, тыча мне прямо в физиономию излохмаченным срезом страниц, профессор окончательно срывается:
- Какого чёрта?!

***

Бессмысленно продолжать чертыхаться. Оказалось, что и это мне приснилось. Видимо, пора брать отпуск, иначе вообще свихнусь. Возможное столкновение прошло на этот раз стороной. Жорика защитили с весьма приличным счётом. К профессору я не подошёл, он ко мне - тем паче. И на банкет он, как обычно, не остался. Выпили мы крепко, но Жорику было совсем не до меня. Он всячески ублажал великодушный Совет. Больше всех водки выкушали те, кто проспал всю котовасию. Так или иначе, какая-то часть этой истории - не будем уточнять - оказалась просто сном. Дремотным бредом. А вот события, которые произошли незадолго после этого памятного мероприятия, сном назвать просто язык не поворачивается, поскольку они, возможно, действительно имели место.

Как-то в один из дождливых октябрьских четвергов, где-то ближе к концу рабочего дня, раздаётся звонок с незнакомого номера. На такие звонки я обычно не реагирую. Пропускаю, и всё тут. Если очень нужно - всё равно достанут. К примеру, можно на офисный многоканальник позвонить. Правда, в таком случае представляться по полной программе придётся и цель звонка обозначать. А если не очень - стало быть, нечего и разговоры разговаривать. Но на этот раз внутри у меня что-то ёкнуло. Я перешёл в пустую комнату, прикрыл дверь и ответил...

- Д-добрый день. - по первым же ноткам, по еле уловимым полутонам, до боли знакомым, я сразу узнал его. - Егор Александрович?
- Да, это я. Здравствуйте.
- Это вас беспокоит...
- Я узнал вас, господин профессор. Вы можете не поверить, но я рад вас слышать. Точнее, испытываю гамму чувств. Но и удивлён немало, признаюсь.
- Да что вы? И чего же тут удивительного? - притворствует мой собеседник.
- Зная вас много лет, я совершенно уверен, что, если вы и решили пойти навстречу, то никогда не сделаете это первым.
- А с чего вы, собственно, взяли, Егор Александрович, что я иду вам на встречу?

- Так значит, вы хотите вызвать меня на дуэль?
- Что-то вроде того. - говорит профессор.
- Ну так... В общем-то, я и к этому был морально готов. У вас свои аргументы, у меня - свои. Только я не могу вам гарантировать субординацию на этот раз. Приложу усилия, разумеется, но обещать ничего не буду. И давайте договоримся: будем называть всё своими именами. Я много времени потратил на попытки освоения лисьего диалекта, но в конце концов понял, что с его помощью только следы путать хорошо. А нам с вами, наоборот, не мешало бы прояснить некоторые принципиальные моменты.
- Замечательно. Вы не могли бы подойти на кафедру, скажем, в понедельник, в шесть вечера?
- Нет, господин профессор, на этот раз номер не пройдёт. я хотел бы туда заглянуть, очень давно не был, но только после возможного урегулирования. Кроме того, инициатива ваша, поэтому считаю себя вправе выбрать место и время встречи.

- Угу... Так что же вы предлагаете?
- Дайте подумать... Пожалуй, есть у меня вариант. Заведение на ключевом для нас с вами перекрёстке. Том, что двух революционеров. Когда я учился, там сплошь деревянные домики стояли одно-, двухэтажные. Старый Екатеринбург, живая история. Теперь там кофейня. Всё очень прилично, никаких подростков с пивом, никакого R'n'B. Музыка негромкая, подбирается со вкусом. Билл Эванс, Майлз, Диззи...
- Послушайте, я не пью кофе. И причём здесь музыка? - несколько раздражённо отвечает профессор.
- Хорошо, я закажу вам молочный коктейль. С клубничкой, или ванильный - что пожелаете. Но обстановка - фактор немаловажный. И поверьте мне, такие вещи как "Blue in Green" действительно много значат для серьёзного разговора. Да, вот ещё что: рабочий день меня не устраивает. Только в выходной. К примеру, послезавтра, в 10 утра. Город ещё толком не проснётся, на улицах будет свободно, не шумно.
- Что ж, воля ваша, Егор.

***

Я оказался в условленном месте заблаговременно. Как бы там ни было, а заставлять ждать пожилого уважаемого человека некрасиво. Погода что надо: сыро, туман, накрапывает небольшой дождик. Горожане в большинстве своём, очевидно, релаксируют. Машин практически нет, светофоры перемигиваются между собой, для себя. В кофейне пусто. Только одна сладкая парочка за столиком в углу. Похоже, после бессонной клубной ночи, но совсем не мешают. Проходит минут пятнадцать, и в дверях, пытаясь справиться с упрямым неуклюжим зонтиком, появляется мой профессор. Сильно постарел, но выглядит достаточно бодро. Впрочем, как и всегда... Ёлки-палки, да что же это за наваждение? В руке у него - толстенный кожаный портфель, тот самый!

- Д-доброе утро, Егор Александрович...
- Здравствуйте, господин профессор! - прячем друг от друга глаза, но невольно происходит... рукопожатие... - Я вас попрошу, вы называйте меня всё ж таки на "ты", как раньше.
- Хорошо. Ну так что, Егор, как дела, чем занимаешься?
- Туареги с годами не меняют привычек.
- Ах да, как же, как же... Копи, леса-поля, романтика поиска...
- Не только поиска, но и добычи, прошу прощения.
- Успешно? - интересуется.
- Переменно, как и было во все времена. Но особо не усердствую. Много сил работа отнимает. Да и смысл во всём должен быть, баланс.



- А здесь и в самом деле довольно уютно. Это и есть твоё "Blue in Green"?
- Нет, это уже "Flamenco Sketches", следующая баллада. Но я попрошу бармена, чтобы поставил пластинку сначала.
- Нельзя ли прямо сейчас? Мне хотелось бы перейти к предмету нашего разговора.
- Коктейль?
- Спасибо, ничего не нужно.
- Как скажете. Тогда давайте приступим.

- Ну, что же... Скажи пожалуйста, Егор, что это за иезуитские выходки, что за аморальные экзерсисы? Я никак не ожидал от тебя такого!

С ужасом представляя, что профессор сейчас вытащит из портфеля несуществующий талмуд и у меня окончательно снесёт чердак, пытаюсь поменять угадываемое направление беседы:

- Очевидно, вас интересует содержание рассказа "Развод по-исетски"...
- Надо же! Как ты догадался? Но не только. Интересуют еще и причины появления этого гениального произведения. Столько лет мы были в контакте! Ты что, не мог высказать свои претензии в лицо?
- Не вариант! Легко просчитываемый ответный ход: "Парень, да у тебя крыша поехала!" Этот номер я не раз проходил. И, вы знаете, профессор, я ведь ничего не собирался высказывать. Но давайте всё же по-порядку. Возьмём за основу тот факт, что началось всё не с кого-нибудь, а именно с вас. Мы, кажется, договорились называть всё своими именами? Так вот. Сразу после находки кристаллов на поле в деревне, вместо того, чтобы хорошенько подумать, оценить ситуацию, вы растрезвонили новость на весь белый свет, сделав заявку в Комитет, который, как и все комитеты, был полон шептунов и предателей. Вам ли этого не знать? Но как же было не заявить! Это бы значило упустить шанс, добровольно отказаться от подтверждения собственной удачливости, профессионализма, таланта, если хотите. Конечно, это не в ваших правилах. Правда, окажись на вашем месте, возможно, и я тоже выкинул бы что-нибудь подобное. Испытание - крайне опасная штука. Но не в этом дело.

Слухи об открытии докатились и до меня. В то время я как губка впитывал любые подобные сведения и в результате просто попался на эту удочку. Я был сопливым пацаном, и мне нечем было вам ответить. Будь я постарше - не миновать бы вашему драндулету моего лома. Расхлестал бы вдребезги все стёкла, пропорол бы к чертям с-собачьим и двери, и крышу, и капот! Попробуйте со мной проделать что-нибудь подобное теперь - я посмотрю на вас.

- Егор, ты ли это? Что случилось? Как трудно с тобой стало разговаривать!
- С некоторых пор мне и самому с собой нелегко разговаривать. Но мы, кажется, обо всём условились, господин профессор, поэтому попрошу не перебивать. Так вот, ввиду последовавших вскоре, через пару-тройку лет, событий, когда мы встретились на кафедре уже совсем по другому поводу, я решил к этой истории никогда больше не возвращаться, записать её в раздел неприятных курьёзов. В то же время, продолжая надеяться, что какое-то вразумительное объяснение от вас всё же услышу рано или поздно. Тут ведь всё, как белый день, просто: поговорим - значит, человек, значит, есть надежда на спасение цивилизации. Нет - тогда всё ясно. И не нужно было никаких извинений, ничего подобного. Я не строю никаких иллюзий относительно своей роли во всей этой истории и не заявляю о невиновности. Достаточно было простого разговора по душам. Однако его не произошло. Бог с ним, не судьба. Дело прошлое - глаз вон. А теперь представьте всю гамму чувств, когда вместо того, что ожидалось, я обнаруживаю вашу статью в научном сборнике, где вы описываете в подробностях всю последовательность моего "задержания" на копи с дальнейшей "конфискацией" "награбленного". И уж если что-то кем-то из нас было сделано "не в лицо", за спиной, так именно это.

И у меня есть ответ, зачем. Можете не соглашаться, мне безразлично. Но всё это было для того, чтобы ещё раз самоутвердиться, ещё раз засвидетельствовать высокой общественности своё достижение. Только, глубокоуважаемый профессор, на мой взгляд, подобные достижения, учитывая все нюансы, и выражаясь всё-таки помягче, весьма сомнительны. Кроме того, вы не один по земле ходите. Есть ещё такое насекомое, как я, которое может оказаться неравнодушным к публикации описания событий,
непосредственным участником которых... Думаю, этого достаточно, чтобы ответить на ваши вопросы. Могу только добавить, что некоторые вещи, подобные интересующему вас рассказу, появляются не потому, что кто-то так решил, что кому-то захотелось покуражиться, а потому, что они не могут не появиться при складывающихся обстоятельствах. А теперь я готов рассмотреть доводы вашей стороны.

- С меня хватит! Я не намерен больше выслушивать подобные гадости! Было бы, от кого, а то ведь... Вот, забирай, и закончим на этом нашу творческую встречу.

Профессор в крайней степени раздражения шумно ставит на стол тяжёлый портфель и достаёт из него... завёрнутые в мятые газетные клочки... кристаллы. Один за другим, целую коллекцию. Бог ты мой, неужели те самые камни?! Вот так поворот! Скажу честно: достань он талмуд, я удивился бы значительно меньше. С трудом сдерживая эмоции, спрашиваю:

- Что это?
- А ты будто не видишь! Твои камни!
- Чего угодно можно было ожидать... Что ж, раз на то пошло, давайте взглянем на них. Сквозь четвертьвековую призму.

Процедура неспешного извлечения свёртков, судя по всему, оказала успокоительное действие на моего коллегу. Он снова расположился за столом, и мы вместе стали разглядывать предметы нашего общего восхищения. Разворачиваем по-одному, крутим-вертим в руках, и так, и эдак, и на просвет, и под лучами софитов. Секториальность, фантомное строение, скелетный рост... Полный джентльменский набор! Глазам не верю, красавцы-то какие!

- Entschuldigung, профессор, но как вам это удалось? Насколько я помню, всё было передано в Музей.
- Пришлось потрудиться, вступить в переговоры с отцом Климентом, что для меня представляет, как ты понимаешь, определённую проблему. Но я решил, что в твоих притязаниях есть доля справедливости. И, несмотря на омерзительные выходки, ты всё же заслуживаешь того, чтобы располагать долей добычи. Как-никак, это один из эпизодов нашей истории. Думаю, будет лучше, если частичка памяти о Мурзинке у тебя сохранится в виде этих замечательных образцов. И, надеюсь, это будет светлая память. Так что давай, заворачивай и забирай. Теперь они твои.

- Тронут, тронут. Признаться, когда вышел "Развод", я решил, что теперь какие-либо объяснения становятся бессмысленными. После такого откровенного напоминания они просто не канают. Но сейчас, глядя на вас, глядя на эти камни, я понимаю: канают. Ещё как канают! Только, профессор, я не могу принять от вас это. Несмотря на омерзительные выходки, я не привык брать то, что мне не принадлежит. Вы сами меня в каком-то смысле этому научили. Было только одно исключение, которое больше не повторится никогда. Дело в том, что пара-тройка частичек светлой памяти у меня всё-таки осталась. Другими словами, я не без добычи.
- А это как прикажешь понимать?

***

- Видите ли, для любого юного исследователя Вселенной, проводившего каникулы в Исетской Мурзинке, появление на горизонте какой-нибудь бабки-аборигенши всегда и во все времена означало сигнал тревоги высшего уровня. Если не сказать "SOS". Тому есть много примеров. Деревенский, деревянный интернет в те годы работал быстрее и безотказнее теперешнего. Однажды летом мы выехали на велосипедах далеко за околицу, так, что деревня совсем скрылась из виду, и решили забраться на один из громадных стогов сена, чтобы покататься с него. Всё было замечательно, только вскоре мы заметили стоящую на опушке леса старуху в черном платке, которая, приложив ладонь ко лбу, пристально нас разглядывала. Охваченные необъяснимой паникой, вскочив на велики, мы стремглав понеслись в сторону дома. Когда мы примчались к воротам, там уже поджидал наш дед с ремнём наготове. Такие вот дела...
- До чего умилительная сценка. Только какое это имеет отношение?



- Самое прямое. На исходе одного из дней моего воровского набега на исетский аметистовый погреб, отогреваясь в избе, сквозь щель в ставнях, закрытых из соображений конспирации, я с ужасом разглядел бабку в чёрном. Она топталась под моими окнами, оглядываясь, то и дело, и, вероятно, пыталась разнюхать, что творится в доме. Я сразу понял, что дело неладно, что за мной, возможно, следят. Что-то подсказывало мне: камни нужно надёжно спрятать. После того, как бабка отвалила, я судорожно начал носиться по дому, по сеням, чердаку и сараю в поисках подходящего для тайника места. Потратил кучу времени, изрядно запыхался, но всё-таки определился с выбором. Логика моих рассуждений была железная: раз в жильном погребе кристаллы сохранились, несмотря на миллионы лет, то и в погребе сарая им тоже будет комфортно и безопасно. Несколько кирпичей в кладке сидели непрочно, шатались. Я их повытаскивал и подготовил довольно большую нишу. Потом вернулся в дом, отобрал самые хорошие камни, тщательно упаковал их и спрятал за кирпичной стеной этого второго исетского погреба. Надо было продолжить с оставшейся частью, но к тому времени я порядком выбился из сил, да к тому же мысли мои, вопреки явлению чёрной старухи, были заняты погребом первым, к которому во что бы то ни стало нужно было вернуться после короткой передышки на сон...

Так что камешки вы, пожалуйста, верните в Музей, отцу Клименту. Что касается возмутительного рассказа, то я в комментариях опубликую заявление о том, что это абсолютнейший вымысел и бред сивой кобылы. Пускай потом кто-нибудь попробует доказать, что это не так. Этим мы с вами и ознаменуем бесповоротное завершение аметистовой саги. Идёт?

- Чёрт с тобой, Егор. Будь по-твоему. Устал я от всего этого до безумия. Можно подумать, кроме этих погребов на свете ничего другого не существует, что и говорить-то больше не о чем.
- Думаю, professor, нам очень даже есть о чём поговорить. При любом раскладе, хорошего было намного-намного больше. Пусть оно с нами и останется... Как обстоят дела в нашем ведомстве?
- Да как тебе сказать, Егор?
- Как договаривались на берегу. Своими именами.
- Тогда давай не будем об этом.
- Стало быть, процесс самоуничтожения продолжается?
- Я бы сказал, подходит к успешному завершению.

***

Да.... Старший сын... да... Таких чётко выраженных, драматически выверенных, красивых в своей трогательности иде фикс я в реальной жизни раньше не встречала.
Только в литературе и кинематографе. Так что ты для меня теперь сам - как герой некого романа
Очень, очень интересно будет ли реакция с той, другой стороны.

Однако... Детектив, причём захватывающий.

Удивлён и обескуражен.
Новыми красками люди заиграли, свежими.
Прекрасно написано, замечательно подано.
С завершением Мурзинской саги, Жень?

P.S.

"Когда у человека что-то не в порядке с печенью, он каждый день будет её поминать.
Mon ami, не слишком ли часто вы стали заговаривать о нравственности?"